Особенности органов чувств и поведения головоногих

Органы чувств и повадки головоногих

(по материалам статей «Сахалин»)

Глаз человека и глаз осьминога удивительно похожи не только своим устройством, но часто даже и выражением — странный факт, который всегда поражал натуралистов.

Роговица у глаза осьминога не сплошная, а с широким отверстием в центре. Аккомодация (установка зрения на разные дистанции — фокусировка) у человека достигается изменением кривизны хрусталика, а у осьминога — удалением или приближением его к сетчатке, подобно движению объектива в фотоаппарате. Веки осьминога смыкаются кольцевой мускулатурой и, закрывая глаз, затягивают его словно занавеской на кольцевой вздёржке.

Ни у кого из обитателей моря нет таких зорких глаз, как у осьминога и его родичей. Только глаза совы, кошки да человека могут составить им конкуренцию.

На одном квадратном миллиметре сетчатки осьминожьего глаза насчитывается около 64 тысяч воспринимающих свет зрительных элементов, у каракатицы еще больше — 105, у кальмара — 162, у паука же их только 16, у карпа — 50, у кошки —-397, у человека — 400, а у совы даже 680 тысяч.

И размер глаз у головоногих моллюсков рекорд­ный. Глаз каракатицы лишь в десять раз меньше ее самой, а у гигантского спрута глаза величиной с небольшое колесо. Сорок сантиметров в диаметре!  Даже у тридцатиметрового голубого кита глаз не превышает в длину 10—12 сантиметров (в 200— 300 раз меньше самого кита).

Но самые необыкновенные глаза — у  глубоководных кальмаров: у одних они торчат вверх теле­скопами, у других на тонких стебельках вынесены далеко в стороны, а есть н такие кальмары, у кото­рых (небывалое дело!) глаза асимметричные: левый в 4 раза больше правого. Как плавают эти животные: ведь голова у них неуравновешенная... Немалые, наверное, приходится им прилагать уси­лия, чтобы плыть вперед и не переворачиваться.

Профессор Джильберт Босс из Океанографи­ческого института в Майами (США) думает, что большой глаз приспособлен к глубинам, он соби­рает своей мощной оптической системой рассеян­ные там крохи света. Маленьким же глазом каль­мар обозревает окрестности, всплывая на поверх­ность. Это вполне возможно.

У кальмаров есть и совсем особенные глаза, не обнаруженные ни у кого в природе, — термоскопические. Они «видят»... тепло. На плавниках кальмара мастиготевтиса около 30 миниатюрных «термолокаторов», способных, оче­видно, воспринимать тепловые лучи. Темными точ­ками они рассеяны в коже. Под микроскопом вид­но, что орган состоит из шаровидной капсулы, наполненной прозрачным веществом. Сверху кап­сула прикрыта толстым слоем красных клеток - это светофильтр, он задерживает все лучи, кроме инфракрасных.

По-видимому, в термоскопических глазах каль­маров происходят фотохимические процессы такого же типа, как и на сетчатке обычного глаза или на фотопластинке. Поглощенная органом эне­ргия приводит к перекомбинации светочувствитель­ных (у кальмаров — теплочувствительных) моле­кул, которые воздействуют на нерв, вызывая в мозге представление о наблюдаемом объекте.

У гремучих змей Америки и щитомордников, которые водятся и у нас в Сибири, тоже есть на голове своеобразные термолокаторы, но устроены они иначе: по принципу термоэлемента.

Змеи при помощи термолокаторов разыскивают в темноте теплокровных грызунов и птиц, которые, как и всякое нагретое тело, испускают инфракрас­ные лучи.

А зачем термоскопические глаза кальмарам? Ведь на глубинах, где они обитают, нет теплокров­ных животных...

Нет ли? А кашалот? Этот прожорливый кит ныряет очень глубоко и охотится в морской бездне на кальмаров. Съедает их в день несколько тонн. Я просмотрел содержимое желудка нескольких сот кашалотов, добытых нашими китобойными флоти­лиями, и убедился, что большую часть меню ста­рины Моби Дика составляют глубоководные каль­мары. Сотни тысяч кашалотов пожирают ежеднев­но сотни миллионов кальмаров, преимущественно глубоководных.

Вот почему, отмечает И.Акимушкин, развились у жителей холодной пучины глаза, которые «видят» тепло. Местных теплокровных животных там нет, это правда, зато сверху, с сияющей лазури моря, втор­гаются в царство вечного мрака огромные прожор­ливые звери. Сигналы об их приближении подают кальмарам термолокаторы.

Осьминог-наседка

Однажды, пишет Фрэнк Лейн, в морском аква­риуме в Калифорнии осьминожиха по кличке Мефиста отложила яйца — маленькие студенистые комочки. Свои восемь рук Мефиста сплела наподо­бие корзины. Это было гнездо. Два месяца, пока осьминожиха вынашивала в нем яйца, она ничего не ела.

Если кто-нибудь из служителей осмеливался подбросить кусочек мяса к самой ее голове, Мефиста вспыхивала в гневе кирпично-красным цветом, освобождала руку из импровизированной корзины и отбрасывала любимую прежде пищу — ведь этот «мусор» мог попасть на ее драгоценные яйца!

Когда Мефисту не тревожили, она нежно пере­бирала яйца, покачивала их, словно баюкая, и поли­вала водой из воронки.

Но вот из яиц вывелись маленькие осьминожики (каждый размером с блоху) и, сверкая новыми нарядами, отправились на поиски приключений в водяные джунгли. Выводок покинул Мефисту — ее долг выполнен, однако ей по-прежнему необходимо было кого-то баюкать и оберегать. Увы! У нее остались лишь пустые скорлупки.

День за днем, по-прежнему отказываясь от пищи, Мефиста теперь уже бессмысленно обере­гала то, что давно следовало выбросить. Однажды утром ее нашли на прежнем посту, но Мефиста не проявляла бдительности. Кусочки пищи, обрывки водорослей окружали скорлупки, которым она отдала жизнь.

Другая осьминожиха, из Брайтонского аквари­ума, не была так безрассудна. Она отложила яйца (на иллюстрации) в углублении искусственной скалы (близко от стекла, так что за животными легко было наблюдать). Свое гнездо окружила крепостным валом, прита­щив несколько десятков живых устриц и нагромоз­див их друг на друга. За этой баррикадой устроилась сама, только выпуклые глаза выглядывали из крепости, зорко осматривая окрестности. Два самых длинных щупальца осьминожиха вытянула за укрепление, их концы постоянно извивались, слов­но выискивая возможных врагов.

Бдительная мать не позволяла ни одному живому существу приблизиться к ее гнезду. Свободное от сторожевой вахты время она отдавала «домашним делам»: нежно поглаживала яйца, легонько встряхивала их, полоскала водой из воронки. Ее присоски, как крохотные пылесосы, очищали яйца от мелкого мусора и паразитов.

Самка двухпятнистого осьминога, соотечествен­ница Мефисты, когда из бассейна, где она высижи­вала яйца, слили для очередной чистки воду, отка­залась покинуть свой пост. Уровень воды неумо­лимо понижался, осьминог-самец опускался вместе с ним, отступая шаг за шагом вслед за родной стихи­ей.

Но осьминожиха-наседка оставалась на суше 20 минут и, пока чистили аквариум, прикрывала яйца своим телом. И долго еще после того, как пущенная в бассейн вода вновь покрыла ее, осьминожиха не могла отдышаться.

Еще Аристотель заметил, что самки осьмино­гов, высиживая яйца, голодают в течение многих 
недель. Лишь редкие осьминожихи решаются при­нять немного пищи вблизи от охраняемых яиц. Обычно же они ничего не едят месяц, и два, и даже четыре месяца, пока длится насиживание.

Аскетизм этот вызван стремлением предохра­нить яйца от загрязнения. Даже взрослые осьми­ноги не переносят несвежую воду. Поэтому насижи­вающие осьминожихи постоянно поливают яйца струей из воронки — промывают их. Все, что может гнить, изгоняется осьминогом из гнезда. Вода должна быть чистой: Ради этого осьминожихи голодают: боятся уронить даже крошки со своего стола на драгоценные яйца, в которых заключено будущее их вида.

Фанатичная преданность своим материнским обязанностям, продиктованная суровым инстин­ктом, часто наносит непоправимый вред здоровью осьминогов. Большинство из них погибает, дав жизнь новому поколению.

Дом в бутылке

Французские аквалангисты Кусто и Дюма, известные нашим читателям по книге «В мире без­молвия», нашли как-то недалеко от Марселя зато­нувшее древнегреческое судно. Трюмы его были набиты амфорами — огромными кувшинами, в которых греки хранили вино. Почти в каждой амфоре сидел осьминог. Гибель триеры, говорит Кусто, дала тысячу готовых квартир осьминогам, испытывающим, как видно, острый недостаток в жилплощади. «Несомненно, они населяли судно в течение двух тысячелетий». Входы в амфоры были забаррикадированы осколками посуды, раковина­ми, галькой, обрывками водорослей, которые «века­ми собирали верные своим привычкам осьминоги».

Страсть осьминогов к посуде, их стремление забираться в различные полые предметы известны давно. Сто пятьдесят лет назад об этом писал фран­цузский зоолог Орбиньи. Но еще раньше и с боль­шой выгодой для себя использовали эту осминожью страсть рыбаки с берегов Средиземного моря. Как использовали — расскажу несколько позже.

Самки осьминогов охотно забираются в боль­шие раковины морских улиток — ищут там безопас­ный приют для своего потомства, к которому, как мы уже знаем, относятся с трогательной преданно­стью. Одного осьминога извлекли вместе с яйцами из разбитой бутылки. Другого обнаружили внутри человеческого черепа, выловленного в Средизем­ном море вблизи Посилиппо. Осьминогу очень при­глянулось это мрачное жилище, и он ни за что не хотел его покинуть. Рассказывают про водолаза, которого до смерти напугал осьминог, забравшийся в брюки, лежавшие в каюте потонувшего корабля. Водолаз протянул к ним руку, а штаны вдруг подскочили и пустились наутек.

Однажды осьминога нашли внутри двухгаллонной бутылки, добытой со дна Ла-Манша. Гор­лышко бутылки было не больше пяти сантиметров в диаметре. Однако осьминог сумел протиснуть в него свое «резиновое» тело, ширина которого пре­вышала тридцать сантиметров. Канистра для бен­зина с потерпевшего аварию самолета тоже дала приют находчивой осьминожихе с ее многочислен­ными яйцами.

Небольшие осьминоги забираются внутрь рако­вин устриц, предварительно съев законного хозя­ина. Там присасываются сразу к обеим створкам и таким способом держат их плотно сомкнутыми. Зоолог М. Уэллс подобрал однажды на песчаных отмелях Флориды двадцать устриц, наполненных яйцами осьминогов. В пятнадцати раковинах прята­лись не пожелавшие покинуть свой выводок осьминожихи, а одна мамаша в раздумье сидела рядом, решая мучительную задачу — бежать или остаться?

Вопрос о том, как осьминоги открывают прочно сомкнутые раковины устриц, давно дискутируется в тевтологической науке. Две тысячи лет назад рим­ский натуралист Кай Плиний Старший полагал, что осьминоги хитростью овладевают крепостями, в которых прячутся лакомые моллюски. Запасаясь терпением и камнями, они подолгу будто бы дежу­рят у закрытой раковины. Как только она рас­кроется, осьминог тотчас бросает внутрь камень. Створки уже не могут сомкнуться, и осьминог пре­спокойно, как на блюде, съедает устрицу, а потом поселяется в ее доме.

История эта и ныне хорошо известна многим рыбакам с берегов Средиземного моря. Очевидно, о хитроумных проделках осьминогов они узнали не из античных манускриптов. Однако многие ученые относятся к рассказу Плиния с большим скептициз­мом.

Сделали такой опыт: в аквариуме дали голод­ным осьминогам плотно закрытые раковины мол­люсков, выдали им и камни. Стали наблюдать. Ось­миноги вели себя так, словно и понятия не имели о способе, рекомендованном Плинием Старшим.

Однако наиболее горячих энтузиастов эта неудача не остановила. Ведь хорошо известно, что многие животные ведут себя в неволе не так, как в природе. И вот, пишет Фрэнк Лейн, двум исследо­вателям удалось своими наблюдениями подтвердить старую легенду об осьминогах, бросающих камни в раковины моллюсков.

На островах Туамоту путешественник Уильмон Монард, вооружившись ящиком со стеклянным дном, через который ловцы устриц и жемчуга высматривают на дне добычу, много раз видел, как осьминоги нападали на устриц, бросая в их рако­вины куски коралла.

Реактивный двигатель

Мы переходим к описанию самого интересного органа головоногих моллюсков — реактивного дви­гателя. Обратите внимание, как просто, с какой минимальной затратой материала решила природа сложную задачу.

Снизу, у «шеи» кальмара (рассмотрим в ка­честве примера этого моллюска), заметна узкая щель — мантийное отверстие. Из нее, словно пуш­ка из амбразуры, торчит наружу какая-то трубка. Это воронка, или сифон, — «сопло» реактивного двигателя.

И щель, и воронка ведут в обширную полость в «животе» у кальмара: то мантийная полость — «ка­мера сгорания» живой ракеты. Всасывая в нее воду через широкую мантийную щель, моллюск с силой выталкивает ее затем через воронку. Чтобы вода не вытекала обратно через щель, кальмар ее плотно замыкает при помощи особых «застежек-кнопок», когда «камера сгорания» наполнится забортной водой. По краю мантийного отверстия расположены хрящевые грибовидные бугорки. На противоположной стороне щели им соответствуют углубления. Бугорки входят в углубления и прочно запирают все выходы из камеры, кроме одного — через воронку.

Когда моллюск сокращает брюшную мускулату­ру, сильная струя воды бьет из сифона. Отдача тол­кает кальмара в противоположную сторону.

Воронка направлена к концам щупалец, поэтому головоногий моллюск плывет хвостом вперед. Вот почему каракатица в «Тараканище» Корнея Чуков­ского «так и катится, так и пятится» — обстоятель­ство, которое, помню, очень смущало меня в дет­стве.

Реактивные толчки и всасывание воды в мантий­ную полость с неуловимой быстротой следуют одно за другим, и кальмар ракетой проносится в синеве океана. Если бы толчки были отделены друг от друга значительными промежутками времени, как у гребешка или эшны, то животное не получило бы особых преимуществ от такого передвижения. Чтобы ускорить темп реактивных «взрывов» и довести его до бешеной скорости, необходима, оче­видно, повышенная проводимость нервов, которые возбуждают сокращение мышц, обслуживающих реактивный двигатель.

Проводимость же нерва при прочих равных условиях тем выше, чем больше его диаметр. И действительно, у кальмаров мы находим самые крупные в животном царстве нервные волокна. Диаметр их достигает целого миллиметра — в 50 раз больше, чем у большинства млекопитающих, — и проводят возбуждение они со скоростью 120 мет­ров в секунду.

У трехметрового кальмара дозидикуса (он оби­тает у берегов Чили) толщина нервов фантасти­чески велика — 18 миллиметров. Нервы толстые, как веревки. Сигналы мозга — возбудители сокра­щений — мчатся по нервной «автостраде» кальмара со скоростью гоночного автомобиля — 90 километ­ров в час!

Кальмары, как ракеты, стремительно проносятся в толще океанских вод

Когда в начале нашего века были открыты эти сверхгигантские нервы, ими тотчас заинтересова­лись физиологи. Наконец-то нашли они подопыт­ное животное, у которого в живые нервы можно было вставлять игольчатые электроды. Исследова­ние жизнедеятельности нервов сразу продвинулось

Испуганный кальмар с помощью «реактивного двигателя» рывком уходит назад

вперед. «И кто знает, — пишет британский натура­лист Фрэнк Лейн, — может быть, «есть сейчас люди, обязанные кальмару тем, что их нервная система находится в нормальном состоянии».

Как осьминоги по суше путешествуют

С этими животными случаются самые невероят­ные происшествия.

Американский зоолог Пауль Батш рассказы­вает: однажды рыбаки поймали осьминога. Они хотели сварить его и съесть. Осьминог был неболь­шой — длиной около полуметра. Потом уже сообразили, что он притворился мертвым. Его положили в котел и развели под котлом огонь.

Повар отлучился ненадолго. Он вернулся и поднял крышку у котла, чтобы попробовать, какая из осьминога вышла похлебка. Котел был пуст, то есть в нем была вода, но осьминога в нем не было. Нашли его на крыше дома.

Когда в котле стало жарко, осьминог поднял крышку своей темницы. По дымоходу поднялся на крышу. Вылез через трубу, как заправский трубо­чист, и остановился в раздумье лишь перед новым

препятствием — воздушной стихией, которая вне­запно разверзлась перед ним.

Когда осьминоги отправляются в путешествия по суше, они уносят с собой частичку моря. Воду хранят в мантийной полости, плотно запирая все входы и выходы из нее. Запаса кислорода, раство­ренного в этой воде, мускусному спруту, например, хватает для дыхания на суше в течение четырех часов. Фрэнк Лейн рассказывает, что обычные ось­миноги, брошенные на дно лодки — их собирались потом разрезать для наживки, — жили без воды двое суток!

Мнение исследователей о том, с какой скоро­стью осьминоги передвигаются по суше, единодуш­ным не назовешь. По одним наблюдениям, спрут ползет по земле, преодолевая за минуту около вось­ми ярдов (430 метров в час). Другие утверждают, что осьминог бегает еще быстрее — человек ско­рым шагом с трудом будто бы догоняет его. Мой же собственный опыт говорит мне, что осьминог едва ли вообще в состоянии передвигаться по суше. Впрочем, может быть, как полагает советский исследователь головоногих моллюсков Н. Конда­ков, разные виды осьминогов обладают неодинако­вым умением ходить по земле. Осьминоги, о кото­рых сейчас будет рассказано, очевидно, принадле­жали к другим, более подвижным на суше видам, чем те, за которыми мне приходилось наблюдать.

Тэккер Эботт, американский зоолог, в книге о моллюсках описал похождения спрута, убежавшего из аквариума на Бермудских островах. Осьминог сам поднял крышку бассейна, в котором его дер­жали в плену, спустился на пол, вышел на веранду и направился к морю. Он проковылял по земле около 30 метров и был атакован полчищами муравьев.

Осьминог, завезенный на сушу, всегда безоши­бочно узнает, в какой стороне море. Он ползет к нему с такой прямолинейностью, что, как утверждают некоторые наблюдатели, скорее прой­дет через горящий костер, встретившийся на пути, чем отклонится на два шага от избранного курса. Какое чувство указывает ему правильную дорогу: обоняние или восприятие неведомых нам инфра- и ультразвуковых шумов моря? Пока это не ясно. В последние годы наука значительно продвинулась вперед в познании способов ориентировки живот­ных. Возможно, скоро будут разгаданы и таин­ственные способности осьминогов безошибочно находить свой дом.

Рыбаки в Ла-Манше поймали вместе с рыбой небольшого осьминога и бросили его на палубе. Через два часа вспомнили о нем, стали искать и нашли в... чайнике, который стоял в рубке. Осьми­ног взобрался по трапу на капитанский мостик и, конечно, не мог побороть своего природного влече­ния к посуде.

«Ги Джильпатрик, — пишут Кусто и Дюма, — рассказывает о том, как одного осьминога выпу­стили на свободу в библиотеке. Он принялся носи­ться вверх и вниз по полкам, швыряя книги на пол; это была, очевидно, запоздалая месть писателям!»

Сам Джильпатрик несколько иначе описывает это приключение. Он принес в библиотеку ведро с осьминогом, чтобы показать своим приятелям. Пока их дожидался, увлекся чтением. Вдруг слы­шит шум: осьминог, конечно, выбрался из ведра, проковылял по полу — этакий хроменький гномик! — и начал восхождение на стеллажи с книгами. С тру­дом добрался до третьей полки и остановился в изнеможении перед толстым томом. Видно, осьми­ног-альпинист надорвался — он побледнел и вдруг замертво рухнул на пол.

Возможно, была и другая причина его трагичес­кой кончины. Джильпатрик утверждает, что книга, которая произвела столь удручающее впечатление на осьминога, была его, Джильпатрика, собствен­ным сочинением...

Вкус осьминога

Даже ослепленные осьминоги видят свет. Вер­нее, ощущают его всей поверхностью тела. Оно у них очень чувствительное: в коже рассеяны осяза­тельные, светочувствительные, обонятельные и вкусовые клетки.

Вкус пищи, предлагаемой экспериментаторами, осьминоги распознавали не только языком. И даже главным образом не языком, а руками. Вся вну­тренняя поверхность щупалец (но не наружная) и каждая присоска участвуют в дегустировании пищи. Чтобы узнать, соответствует ли его вкусу предла­гаемое блюдо, осьминог пробует его кончиками щупалец. Если это съедобный кусочек, тянет его в рот, не считаясь с мнением других чувств, например осязания. Давали осьминогам пористые камни, смо­ченные мясным экстрактом. На ощупь можно было заключить, что предмет этот несъедобен, но щупальца-дегустаторы, соблазненные соком жар­кого, не обращали внимания на протесты осяза­тельных нервов. Осьминог подносил камень ко рту, пытался его разгрызть и лишь потом выбрасывал. Напротив, вполне съедобные куски мяса, но лишен­ные соков, осьминог с презрением отвергал, слегка коснувшись их кончиком одной из восьми рук.

Чувство вкуса у осьминога настолько тонко, что он, видимо, и врагов распознает на вкус. МакГинити, американский океанолог, выпустил из пипетки около спрута капельку воды — воду экспериментатор засосал в другом аквариуме поблизости от мурены, злейшего врага осьминогов. Спрут посту­пил соответственно имитированной ситуации: испу­гался, побагровел и пустился наутек.

Впрочем, это еще вопрос, каким чувством он распознал врага — вкусом или обонянием. Разница

между этими чувствами невелика, а у осьминогов и вовсе, похоже, ее нет. Мы уже знаем, что органы вкуса, способные отличать сладкое от кислого, горькое от соленого, расположены у осьминога помимо языка и губ еще и на внутренней стороне щупалец. Но щупальцами осьминог отлично распо­знает и запахи: запах мускуса и других пахучих веществ. Какое чувство оповещает, например, лишенного зрения спрута о том, где лежит мертвая рыба? Он безошибочно находит ее даже на рассто­янии полутора метров. Вкус? Обоняние?

Сытый осьминог не проявляет обычно интереса к пище — он не обжора, но отрезанное у того же осьминога щупальце, лишенное контроля: голов­ного мозга, упорно ползет за лакомым кусочком по-видимому, у осьминогов (и, конечно, у кальма­ров и каракатиц) вкус и обоняние неразделимы.

Осталось упомянуть еще об одном чувстве — о слухе. Слышат осьминоги или они ко всему глухи?

Наверное, немного слышат, если крикнуть им в самое ухо. Впрочем, сделать это не просто: сна­ружи осьминожье «ухо» найти нелегко. Никаких внешних признаков, которые указывали бы на его существование, нет. Но если разрежем хрящевой череп осьминога, внутри найдем два пузырька с заключенными в них кристалликами извести. Это статоцисты — органы слуха и равновесия. Удары звуковых волн колеблют известковые камешки, они каса­ются чувствительных стенок пузырька, и животное воспринимает звук, очевидно, как неясный гул.

Кристаллики извести сообщают осьминогу также о положении его тела в пространстве. Осьми­ноги с удаленными статоцистами теряют ориенти­ровку: плавают спиной вниз, чего нормальные животные никогда не делают, а то начнут вдруг вертеться волчком или путают верх и низ бассейна.

Почему у зайца шкура тонкая?

Попробуйте схватить ящерицу за хвост — хвост останется у вас в руках, а ящерица юркнет в щель в старом пне. Хвост у ящерицы скоро снова вырас­тет.

Схватите кузнечика за ножку-ходулю — он оторвет ее и ускачет на одной ноге.

Голотурия, спасаясь бегством, оставит в ваших руках ту половину, за которую вы успели схватить. А иные голотурии выбрасывают через рот, словно из катапульты, свой кишечник — на, мол, ешь, только меня оставь в покое!

У зайца нет длинного хвоста, как у ящерицы, с которым он мог бы при необходимости расстаться. Не может он пожертвовать и ногой, как кузнечик. Ведь быстрые ноги — его единственное спасение.

Другое дело — оставить в пасти хищника шерсти клок... Вот почему у зайца шкура тонкая. Схватит лисица зайчишку за бок, он рванется и убежит. Не была б у него кожа тонкая, как пергамент, не рва­лась бы легко, и косой так дешево не отделался бы.

На месте содранной шкуры у зайца не появится ни кровинки, и рана скоро зарастет новой шерстью.

Легко расстаются со своей шубой и другие зверьки. Садовая соня, маленькая, похожая на белочку зверюшка, «выскакивает» из своего хвос­тика, если хищник схватит за него. Пушистая

шкурка легко лопается, и соня убегает с голым хвостиком, но живая.

Суслик и бурундук, говорят, поступают так же.

А маленькая коричневая ящерица, что живет на островах Палау в Тихом океане, моментально выс­какивает из своей кожи, если вы накроете ее рукой. В руке останется тонкая шкурка, а голенькая яще­рица юркнет под камень.

Такое безжалостное, но спасительное самокале­чение ученые называют автотомией — саморазре­занием. Многие животные прибегают к этой опера­ции, чтобы избежать неминуемой гибели.

Автотомия — древнейшее средство страхования жизни — есть в арсенале защитных приспособлений и у осьминога. Восемь длинных рук, которые иссле­дуют каждую пядь незнакомого пространства, когда осьминог выходит на добычу, чаще других частей тела подвергаются опасности.

Щупальца прочные — ухватившись за одно, можно всего осьминога вытащить из норы. Вот тут спрут «автотомирует» себя: мышцы попавшего в плен щупальца спазматически сокращаются. Сокращаются с такой силой, что сами себя разры­вают. Щупальце отваливается, словно ножом отре­занное. Хищник получает его в виде выкупа за жизнь. Осьминог Octopus defilippi в совершенстве постиг искусство автотомирования. Схваченный за руку, он тотчас расстается с ней. Щупальце отча­янно извивается — это ложный маневр принесен­ного в жертву камикадзе: враг бросается на него и упускает главную цель. Отверженное щупаль­це долго еще дергается, а если отпустить его на сво­боду, пытается даже ползти и может присасывать­ся.

Осьминог отбрасывает обычно около 4/5 всей руки, хотя может оторвать щупальце и в любом другом месте. Ящерица не обладает такой свободой действия: она переламывает свой хвост только в строго определенной точке по заранее намеченной природой линии.

Рана на месте оторванного щупальца не крово­точит, кровеносные сосуды сильно сокращены и тем самым как бы сами себя зажимают. Кожа на конце обрубка начинает быстро нарастать на рану и затягивает ее почти всю. Приблизительно через шесть часов после автотомии кровеносные сосуды расширяются, и из пораненных тканей начинает слабо струиться кровь, которая плотным сгустком, словно тампоном, закрывает не затянутую еще кожей оперированную поверхность щупальца.

На вторые сутки рана полностью заживает, и на месте утерянного органа начинает расти новое щупальце. Через полтора месяца оно уже на 2/3 приближается к своему номинальному размеру.

Хотя автотомия и достаточно надежный способ страхования жизни, однако способ этот очень рас­точителен. А нельзя ли придумать какой-нибудь менее болезненный и более экономный заменитель самокалечения?

И такая замена была найдена природой.

Головоногие моллюски в процессе эволюции приобрели уникальнейшее чудо-оружие — черниль­ную бомбу. Вместо куска живой плоти кальмар выбрасывает перед раскрытой, чтобы съесть его, пастью грубую подделку собственной персоны. Он как бы раздваивается на глазах и недругу оставляет своего бесплотного двойника, а сам быстро исчеза­ет, очень довольный проделкой.

Но прежде чем рассказать об этом удивитель­ном приспособлении, смысл которого был отчет­ливо расшифрован биологами лишь сравнительно недавно, необходимо, хотя бы вкратце, описать, что такое чернила моллюска, для чего и где они образуются, так как именно из чернил кальмар изготавливает своего двойника.

Чернильная бомба

Издавна известно умение головоногих «пускать пыль в глаза». В минуту крайней опасности они выбрасывают из воронки струю черной жидкости. Чернила расплываются в воде густым облаком, и под прикрытием «дымовой завесы» моллюск более или менее благополучно уходит от погони. Ныряет в какую-нибудь расщелину или удирает, оставляя врага блуждать в потемках.

В чернилах содержится органическая краска из группы меланинов, близкая по составу к пигменту, которым окрашены наши волосы. Оттенок чернил не у всех головоногих одинаков: у каракатиц он сине-черного тона (в сильном разведении цвета «се­пии»), у осьминогов — черный, у кальмаров — коричневый.

Чернила вырабатывает особый орган — груше­видный вырост прямой кишки. Его называют чер­нильным мешком. Это плотный пузырек, разделен­ный перегородкой на две части. Верхняя половина отведена под запасной резервуар, в нем хранятся чернила, нижняя заполнена тканями самой железы. Ее клетки набиты зернами черной краски. Старые клетки постепенно разрушаются, их краска раство­ряется в соках железы — получаются чернила. Они поступают на «склад» — перекачиваются в верхний пузырек, где хранятся до первой тревоги.

Не все содержимое чернильного мешка выбрыз­гивается за один раз. Обыкновенный осьминог может ставить «дымовую завесу» шесть раз подряд, а через полчаса уже полностью восстанавливает весь израсходованный запас чернил. Красящая спо­собность чернильной жидкости необычайно вели­ка. Каракатица за пять секунд окрашивает изверг­нутыми чернилами всю воду в баке вместимостью в 5,5 тысячи литров. А гигантские кальмары извер­гают из воронки столько чернильной жидкости, что морские волны мутнеют на пространстве в сотню метров!

Головоногие моллюски рождаются с мешком, наполненным чернилами. Одна почти микроскопи­ческая крошка каракатица, едва выбравшись из оболочки яйца, тут же окрасила воду пятью чер­нильными залпами.

И вот какое неожиданное открытие было сде­лано биологами в последние десятилетия. Оказа­лось, что традиционное представление о «дымовой завесе» головоногих моллюсков следует основа­тельно пересмотреть. Наблюдения показали, что выброшенные головоногими чернила растворяются не сразу, не раньше, чем на что-нибудь наткнутся. Они долго, до десяти минут и больше, висят в воде темной и компактной каплей. Но самое поразитель­ное, что форма капли напоминает очертания выбросившего ее животного. Хищник вместо убе­гающей жертвы хватает эту каплю. Вот тогда она «взрывается» и окутывает врага темным облаком. Акула приходит в полное замешательство, когда стайка кальмаров одновременно, как из много­ствольного миномета, выбрасывает целую серию чернильных бомб. Она мечется туда-сюда, хватает одного мнимого кальмара за другим и вскоре вся скрывается в густом облаке рассеянных ею чернил.

В 1956 году доктор Д. Хэл опубликовал в анг­лийском журнале «Нейчур» интересные наблюде­ния над маневрами, к которым прибегает кальмар, подменяя себя чернильным макетом.

Зоолог посадил кальмара в кадку и попытался поймать его рукой. Когда его пальцы были уже в нескольких дюймах от цели, кальмар внезапно потемнел и, как показалось Хэлу, замер на месте. В следующее мгновение Хэл схватил... чернильный макет, который развалился у него в руках. Обман­щик плавал в другом конце кадки.

Хэл повторил свою попытку, но теперь внима­тельно следил за кальмаром. Когда его рука вновь приблизилась, кальмар снова потемнел, выбросил бомбу и тут же стал мертвенно-бледным, затем невидимкой метнулся в дальний конец кадки.

До чего тонкий маневр! Кальмар ведь не просто оставил вместо себя свое изображение. Нет, это сцена с переодеванием. Сначала он резкой сменой краски привлекает внимание противника. Затем тут же подменяет себя другим темным пятном — хищ­ник автоматически фиксирует на нем свой взгляд — и исчезает со сцены, переменив наряд. Обратите внимание: теперь у него окраска не черная, а белая.

Хитра на выдумки природа.

Вильгельм Шефер считает, что, по-видимому, есть две группы головоногих моллюсков: одни производят быстро рассеивающиеся в воде чернила (типа дымовой завесы), чернила других изобра­жают в воде грубую модель их обладателя (типа чернильной бомбы).

Мне кажется, что каждый моллюск в зависимо­сти от обстоятельств может извергать чернила того или другого типа. Ведь чтобы чернильную бомбу превратить в дымовую завесу, достаточно неболь­шого препятствия, о которое ее можно предвари­тельно разбить.

В 1878 году Фредерик писал, что каракатица сепиола выбрасывает чернильные капли, похожие на нее по форме, и благодаря такой имитации спасается от хищников Но этому наблюдению не придали значения.  Так нередко случалось и с другими открытиями, идущими вразрез с общепринятым мнением некоторых осьминогов внутри воронки есть такое препятствие: клапан, который перекрывает ее просвет. Когда нужно выбросить бомбу, клапан может быть плотно прижат к стенке воронки. Если моллюск чуть приподнимет его, он рассечет бомбу на мелкие осколки еще внутри сифона, и наружу извергнется рассеянное облако чернил.

Могут быть и другие способы предварительного взрыва бомбы: например, более сильное и резкое, под большим давлением, выбрасывание чернил или пульсирующие («жующие») движения самой ворон­ки. Возможно, что в преобразовании одной формы чернил в другую принимает участие и загадочный «орган воронки» — фигурное утолщение на ее вну­тренней стенке, о назначении которого существуют пока лишь одни сомнительные догадки.

У осьминога всё есть

Даже новорожденные осьминоги не остаются безоружными. Пока не развились еще их собственные боевые средства, малютки вооружаются ядовитыми стрелами медуз. Немецкий ученый Адольф Нэф ловил в Средиземном море личинок тремоктопусов — миниатюрных пелагических осьминогов и с удивлением обнаружил, что каждая личинка держит перед собой в слабеньких «ручонках» заграждение из обрывков щупалец медуз. Нэф решил, что стрекающие клетки, которыми усажены медузины щупальца, служат осьминожьим младенцам в качестве оружия.

Владеет ли еще какое-нибудь живое существо таким разнообразием защитных инстинктов и столь совершенной «боевой техникой», как головоногие моллюски?

У них есть: 1) восемь (или десять) мускулистых рук; 2) на руках когти и 3) сотни присосок; 4) хищный клюв; 5) яд; 6) глаза зоркие, как у орла; 7) инфракрасное зрение; 8) «реактивный двигатель»; 9) умение парить над морем; 10) запас воды за пазухой для путешествия по суше; 11) автотомия; 12) регенерация оторванных щупалец; 13) дымовая завеса; 14) чернильный «козел отпущения»; 15) наркотик для хищных рыб; 16) самый совершенный в мире камуфляж и, наконец, 17) огнеметы, прожекторы и опознавательные огни (о них узнаем в следующей главе).

Кобра вооружена только ядом, удав — силой могучего тела, заяц и лань — быстротой ног, орел — клювом и когтями. А у осьминога и ног восемь, и есть все перечисленные выше виды вооружения. Прав Джильберт Клинджел, утверждая: «Если бы осьминоги сумели преодолеть береговой барьер и выйти из океана на сушу, они, вероятно, заселили бы ее бесконечным множеством удивительных органических форм». Недаром Герберт Уэллс произвел своих марсиан от осьминогов.

Сила присосок

Исследуем присоски осьминога — самое опасное, по общему мнению, его оружие. Каждая присоска представляет собой не сосущий рот, как думал Виктор Гюго, а скорее миниатюрную медицинскую банку. В момент, предшествующий присасыванию, мускулистые стенки «банки» сокращаются, ее полость уменьшается; дно присоски, похожее на пистон, поднимается бугром, приближаясь вплотную к ее отверстию, которое плотно прилегает к телу жертвы. Затем все мускулы присоски быстро расслабляются, «пистон» опускается — внутренняя полость «банки» увеличивается, давление внутри нее резко падает, и она прочно присасывается.

Присоска диаметром в 2,5 миллиметра может удержать 47 граммов, а диаметром в 6 миллиметров — почти 170 граммов. На каждом щупальце осьминога их насчитывается до 100 и больше (в зависимости от вида и возраста животного). Допустим, что на каждом щупальце у осьминога 100 присосок диаметром в 6 миллиметров. На восьми щупальцах их будет 800. Вес, который они в состоянии удержать общими усилиями, равен в этом случае 136 килограммам. Конечно, это только теоретический подсчет суммарной присасывающей силы среднего осьминога. В действительности никогда все присоски не бывают приведены в действие одновременно, да и мускулатура животного едва ли выдержит нагрузку в 100 килограммов.

Обычно на каждом щупальце приходит в действие десяток, не больше, присосок. Если осьминог схватит человека, скажем, пятью щупальцами, а другими тремя будет держаться за камни, то его 50 присосок, приведенные в соприкосновение с противником, разовьют «силу притяжения», равную восьми с половиной килограммам.

Усилие небольшое, но его вполне достаточно, чтобы под водой подтянуть к себе взрослого человека. Приблизительно такие размеры отверстий присосок у осьминогов длиной около полутора-двух метров. В зависимости от вида и пола животного величина присосок сильно варьирует. Присоска осьминога (вверху) и кальмара (внизу). У первой в отличие от второй широкое основание и нет снабженного зубцами рогового кольца века (ведь в воде человек теряет более 95 процентов своего веса). Но это возможно лишь при одном непременном условии — схваченный человек не должен сопротивляться! Если же он сильно дернется, то мощь даже восьмисот присосок осьминога его не удержит. Одной рукой сильный человек может совершить рывок, равный по силе 200 килограммам. Популярный одно время цирковой силач Юджин Сэндоу показал на динамометре усилие в рывке двумя руками в 450 килограммов.

Кулак человека, выброшенный вперед в сильном ударе, обрушивается на противника тяжестью двадцатипудовой гири. Правда, под водой сопротивление среды значительно выше, и человек здесь более слабый боец, чем на суше. Однако и среди волн морской стихии, как показали испытания Принстонского университета, хороший пловец не уступает в силе акуле средних размеров (разумеется, без учета боевой мощи ее зубов), которая без труда справляется с любым осьминогом. Подтянуть к берегу пловца, привязанного к леске, оказалось труднее, чем акулу или меч-рыбу. Приборы подсчитали, что человек «на удочке» развивал на каждый килограмм своего веса тяговое усилие в триста граммов — почти вдвое больше, чем акула.

Вряд ли стоило бы серией этих примеров доказывать физическое превосходство человека над осьминогом, если бы очевидность такого положения всем была ясна. Напротив, многие сочинения об осьминогах переполнены драматическими эпизодами прямо противоположного свойства. 

На рисунке  сверху показана присоска осьминога, снизу - кальмара.